советский аппарат, когда население не будет сочувствовать бандитам и помогать им, а также пока не придет на помощь уездному исполкому в ликвидации бандитских разгулов, и что жалобы, просьбы населения этих волостей на неправильные действия воинских частей и неоказание той или иной помощи, как в продовольственном, сельскохозяйственном и др. отношениях, уездным исполнительным комитетом приниматься не будут»[1002].
Выбираемые самим населением из местных крестьян члены сельских и волостных исполкомов часто сами оказывали повстанцам помощь (к примеру, подобные факты имели место в Упоровской, Лабинской, Плетневской волостях Ялуторовского уезда). В Упоровской волости местное население с помощь повстанцев обезоружило воинскую часть, занимавшуюся грабежами населения[1003].
Ожесточение власти и воинских частей в борьбе с повстанцами нарастало. На заседании Ишимского уездного комитета РКП (б) 3 сентября 1921 г. комбриг Буриченков (тот самый командующий, который в мае требовал его проконсультировать – как обращаться с крестьянской толпой) докладывал: зарублен Шевченко и еще 111 бандитов, при этом особо подчеркивал, что живых не брали: «рубилось все, что попадало под руку… обращение было самое жестокое» – находили повстанцев по домам по захваченным спискам. Всего зарублено 130 человек[1004] (курсив автора). Реквизиции, конфискации и мародерство воинских частей сопровождались случаями расстрелов добровольно явившихся. В этой связи отмечалась жестокость партизанских коммунистических отрядов из местного населения, созданных для самозащиты от нападений. Коммунистические отряды, никому не подчинявшиеся, отличились грабежами. Так, по фактам самовольных конфискаций и бесчинств одного из отрядов в Ялуторовском уезде вопрос рассматривался в губкоме РКП (б)[1005]. Особой жестокостью прославился Булаевский коммунистический отряд, сформированный коммунистами и советскими работниками в поселке Булаево. Грабежи деревень сопровождались издевательством над крестьянами: их подвергали избиениям прикладами, шомполами, раздевали и голыми выводили на улицу. Власти были вынуждены разоружить отряд 18 апреля и арестовать командира Вавилова[1006].
В сентябре Тюменская губерния была передана из ведения Помглавкома по Сибири в подчинение Приуральского военного округа. По оперативным данным, в этот период в губернии насчитывалось около 1,5 тыс. повстанцев, в основном подвижные конные отряды, большинство из которых имели хорошее вооружение[1007]. Все повстанческие отряды были взяты на учет. Тюменский губисполком и командование советскими войсками Тюменской губернии выпустили приказ 15 октября 1921 г., жестоко каравший за поддержку повстанцев: «Лица, уличенные в сношении с ними, добровольном их укрывательстве, в снабжении продовольствием, а также сообщении бандитам сведений о движении войск Красной Армии, подвергаются высшей мере наказания – расстрелу. Непринятие мер к охране и ограждению государственных учреждений и предприятий, ссыпных пунктов, а также к спасению жизни должностных лиц советской власти, продовольственных работников и коммунистов при посягательстве и вооруженных налетах бандитов должно рассматриваться как сочувствие и пособничество разбойникам, а потому жителей тех сел и деревень, где такие случаи будут иметь место, надлежит облагать – вообще всех – контрибуцией денежной и натуральной с конфискацией имущества»[1008]. Данный документ дополнился отдельным приказом командующего советскими войсками Тюменской губернии – начдива 57—й дивизии, который устанавливал «суровые карательные меры» к населению за сочувственное отношение к бандитам, «не останавливаясь ни перед чем»: взятие заложников, выездные сессии ревтрибунала, расстрелы пособников, сжигание целых селений. Командование вооруженных сил придумало даже экзотический вид наказания: воинские гарнизоны, ответственные за определенную территорию, на которой произойдут проявления бандитизма, будут переведены на прокорм за счет населениям данных территорий[1009].
Красноречивую картину сбора продналога по собственным наблюдениям описал в своем донесении от 26 октября 1921 г. секретный сотрудник ЧК Курганского уезда: «Приехал военный штаб по продналогу. Производятся бесчисленные аресты виновных и невиновных за невыполнение продналога. Допрос – только два слова: платишь или нет. Ответ ясный. Если у него нет ничего, он и говорит „нет“. А уже не спрашивают, почему не платишь, а прямо обращаются к конвоиру и говорят: „Веди“. Ведут мужичков в камеру прямо десятками и отправляют дальше. Жены и дети плачут. Это ужас. Главное, если нет хлеба, то говорят, найди где—нибудь да заплати. Например, сегодня я слушал разговор одного молодого, наверно, только что прибывшего в отпуск. С меня, говорит, требуют налогу тридцать фунтов. Я возьму, говорит, променяю что—нибудь… Вчера, 25 октября, пригнали из Осиновки массу мужиков. В ихних разговорах один говорит: „Петров, с меня налогу 60 с лишним пудов. Я намолотил всего 50 пудов, посеял две десятины ржи, а что—то тоже ем. Отдал в налог 10 пудов. Вот если бы мне дали отсрочку, я бы поехал и променял за хлеб лошадей, две коровы и отдал бы все, только меня бы не таскали“. Да, есть много, кто соглашаются платить, а хлеба нет. Я знаю достоверно, что променивают последние имущества и скот да платят. А у кого нет ничего, тот сидит арестован. Настроение населения скверное. Обращение военного штаба неприятное. Вот мужики и говорят, что дождались свободы. Другой, есть, сидит за дело, а мы что отдадим, если сами мох едим»[1010].
Неудивительно, что в крестьянской среде подобные методы выполнения продналога воспринимались как прежняя продразверстка. Если во время продразверстки бедняк не платил никаких «излишков» (их у него не было) и ожидал получения установленного властью «пайка», то при взимании продналога беднота также оказалась в числе облагаемых тем или иным видом налога. Распределение продналога нередко оказывалось произвольным, от этого больше всех страдала беднота. Приведем характерный пример. 14 ноября продкомиссар Тюменского уезда в Каменской волости арестовал 72 крестьян, отказавшихся платить хлебный и масляный налоги. Освободили тех, кто дал подписку о выплате. Большинство – 40 человек бедняков, которым нечем было платить, остались сидеть под арестом[1011].
Осенью 1921 г. повстанческое движение еще не потеряло свою организованность. При необходимости отдельные группы могли собраться в боевой отряд до 500—700 человек, с обозом до сотни подвод. До начала зимы на территории Тюменской губернии общая численность постоянно действовавших повстанцев достигала до 500 бойцов[1012].
19 ноября 1921 г. поменялось руководство войсками Тюменской губернии. Новое руководство подчинялось не сибирскому военному руководству, а штабу Приуральского военного округа – в оперативном отношении данное обстоятельство имело значительные преимущества. С этого времени решительно изменилась военная тактика советских войск против повстанцев. Вся территория Тюменской губернии была разделена на три боевых участка (Тюменско—Тобольский, Ялуторовский и Ишимский) с районами по административным границам уездов. Каждый боеучасток имел свой штаб во главе с начальником. Боевые участки поделили на батальонные, батальонные – на ротные или гарнизонные, согласно дислокации гарнизонов. Новый метод борьбы основывался на восстановлении и усилении твердой власти на местах: в районах были выставлены гарнизоны в составе не менее роты и организованы ревкомы для организации власти на местах. С территории губернии советское командование вывело недисциплинированные воинские части, под угрозой строгого наказания категорически запретило самочинные расстрелы и мародерство.
Мобильности действующих повстанческих отрядов и групп противопоставлялись специально созданные летучие кавалерийские отряды – специально с этой целью отдельный кавалерийский полк 29—й дивизии был передан в распоряжение командования Тюменской губернии. Создавалась сеть постоянной агентурной разведки, а также войсковая разведка, чтобы предупредить и своевременно устранить возможность возникновения в районах сопротивления власти. Амнистированные повстанцы привлекались к операциям по ликвидации и поимке главарей. Имели место случаи, когда бывшие повстанцы, получив амнистию, выдавали своих бывших вожаков[1013].
К концу декабря 1921 г. после разгрома отрядов Вараксина, Сикаченко, Булатова организованных отрядов в Тюменской губернии не стало. В декабре 1921 г. на учете в Приуральском военном округе числилась лишь «банда Юрикова» до 20 сабель. Отдельные самостоятельные мелкие группы оставались вблизи родных селений: в Ялотуровском уезде, к примеру, их общее количество составляло не более 50 человек. Командование военного округа доложило в штаб РККА о «полной ликвидации бандитизма». Однако констатировалось, что много оружия было скрыто бывшими повстанцами[1014].
15—30 декабря 1921 г. состоялся второй двухнедельник добровольной явки повстанцев. Власти дали обещание репрессивные меры в отношении вернувшихся не применять. В то же время сдача оружия объявлялась непременныи условием явки. Неявившиеся и не сдавшие оружия объявлялись вне закона с применением высшей меры наказания. 5—20 января 1922 г.
